если бы было перо цапли, оно упало бы сюда
(в каноне сцена была такой)В коридоре намного тише, чем на Перекрестке. И почти никого нет. Только Рыжий затаился у двери второй, словно подкарауливая кого-то.
— Привет, — говорит он Крысе. — Ты куда?
— К себе, — пожимает плечами она. — А что?
— Ничего. Выглядишь как-то не очень. Может, зайдешь в гости? У меня отличный ликер. По-моему, тебе не помешает выпить.
Пока Крыса думает, хочется ли ей пить в компании Рыжего, ее заталкивают во вторую. Войдя, она сразу спотыкается о то, что в Крысятнике называют столом.
Рыжий раздвигает спальные мешки, заслоняющие обзор: хлопает по ним, и они отъезжают по веревкам, к которым подвешены, как выпотрошенные шкуры. Из единственного, который лежит на полу, доносится храп. Ужасно воняет чьими-то носками.
Крыса садится на пол перед столом-ящиком, облокачивается о его поверхность и тут же к ней прилипает.
— Черт, — шипит она, потирая сладкие локти. — Как вы тут живете, хотелось бы знать
— Так и живем. Здесь не всегда так грязно. По средам мы устраиваем уборки, а сегодня, как назло, вторник. Самый грязный день.
— И сколько сред вы пропустили? Только честно.
Рыжий достает из рюкзака фляжку, наливает Крысе в колпачок и передает его сразу в руки, не связываясь со столом.
— Ликер из мандариновых шкурок. Полный отпад.
— Сам делал?
Он смеется:
— Нет. Не бойся. Купил у Братьев Поросят. Все стерильно. Представляешь, Фазаний ликер?
В бирке Крысы — пара пучеглазых очков и ничего более. Потом и очки заслоняет фляжка.
— Как поживает ПРИП? — спрашивает Рыжий, вытирая ликерные усы.
— Отлично. Два его персидских кота и две дворняжки тоже поживают хорошо. У одной — которая Милли — был понос, но она уже оправилась, спасибо.
— О-о-о, твой папа любит животных? — изумляется Рыжий.
— Обожает.
Тон Крысы настолько мрачен, что Рыжий понимает, что развивать эту тему не стоит. Но пока он подыскивает другую, Рыжая говорит:
— Он обожает животных. Он от них без ума. Они чистые и невинные создания.
— Упс… — выдавливает Рыжий, растерянно улыбаясь.
— Вот именно, — Крыса смотрит на Рыжего в упор, как не смотрит ни на кого дольше трех секунд.
— Что ты вообще о нем знаешь? Он, к твоему сведению, писатель. Кучу книг написал. Все о животных. Они наверняка есть и в нашей библиотеке. Хочешь почитать?
— Не уверен. А что, хорошие книжки?
— Обрыдаешься. Но в конце все будет хорошо. А если по книге снимут фильм, при съемках не пострадает ни одно животное, он специально оговаривает это в контрактах.
— Слушай, не надо, а? — просит Рыжий. — У всех свои скелеты в шкафах. Зачем же так раздражаться?
Крыса скребет переносицу ногтем.
— Не знаю, — говорит она мрачно. — Это его визиты на меня так действуют. Я от них больная делаюсь. И ты еще с вопросами лезешь.
— Извини. Я же не знал.
— Что ты вообще знаешь?
Рыжий молчит. Он тоже прилип к столу и старается незаметно отодрать локти. Стол отпускает его нехотя, с треском. Крысе было легче. У нее локти голые.
— Хочешь верь, хочешь нет, но летом на него здорово ловятся мухи, — оправдывается Рыжий.
Крыса с содроганием заглядывает в бирки. Похоже, Рыжий не шутит.
— Гадость какая, — морщится она. — Лучше бы ты об этом помалкивал.
— Ужасная гадость, — тут же соглашается Рыжий. — Но и польза все-таки. Какая-никакая.
Поерзав и поулыбавшись непонятно чему, он сдвигает зеленые очки на лоб и превращается в сказочное существо из другого мира. Очень печальное. В его глаза можно смотреться, как в зеркало, в них можно утонуть, к ним можно приклеиться навечно, крепче, чем к любой мухоловке, прикидывающейся столом. Собственное отражение в них всегда красивее, чем в настоящем зеркале, от него тоже трудно оторваться.
Крыса смотрит на себя, смотрит долго — и встряхивает головой, отгоняя наваждение.
— Ты бы еще разделся.
Пожав плечами, Рыжий опускает очки на переносицу. Тянется к ней и медленно, одну за другой, переворачивает ее бирки изнанкой наружу. С обратной стороны они закрашены.
— Не смей, — предупреждает Крыса. — Такого я никому не позволяю. Это мои глаза.
Рыжий так поспешно отдергивает руку, что становится смешно.
— А твои врут, — добавляет она мстительно. — Показывают улучшенную версию.
Рыжий качает головой:
— Они показывают то, что есть. Это у тебя после встреч с родителем заниженная самооценка.
Ей хочется сказать ему что-нибудь резкое, что-то такое, что бы навеки его от нее отвадило. Отбило охоту лезть к ней в душу и приставать с дурацкими утешениями. Показывать ей собственные неправильные отражения. Но она не в силах от них отказаться, они ей необходимы хотя бы изредка. Хотя бы в такие дни, как этот. Особенно в такие дни. И Рыжий прекрасно это знает. Она думает о себе в шоколадных лужицах его глаз. Такой красивой.
— Ну как? — спрашивает он, когда она отпивает из колпачка.
— Неплохо. Для Фазанов — так вообще гениально. Не знала, что они таким увлекаются.
Рыжий, довольный, что удалось избежать ссоры, улыбается
— А о них вообще мало что известно. Вроде и в Доме живут, но как будто не совсем.
— Точно, — задумчиво соглашается Крыса. — Они нездешние. Но и не наружные.
Некоторое время они молчат. Рыжий наполняет для Крысы еще один колпачок.
— Слушай, — говорит он с напускным оживлением, — говорят, Лорд запал на Рыжую? Просто смертельно запал. Это правда?
Рука Крысы привычно тянется к биркам. Она смотрит на них, но не переворачивает. И так понятно, что Рыжий наконец заговорил о том, что его по-настоящему волнует.
— Откуда мне знать? — огрызается Крыса. — Я только что вернулась. Сам у нее спроси.
— Ее бесят такие вопросы, — уныло признается Рыжий.
— Значит и со мной нечего это обсуждать..
Глаза Крысы делаются злыми, но Рыжий ничего не замечает. Он возится с фляжкой. Завинтив, поднимает голову, и даже в пучеглазых стеклах его очков читается тревога.
— Понимаешь, — говорит он. — Я за нее беспокоюсь. Она мне как сестра. Я за нее, как бы, отвечаю. Сам перед собой. Она давно влюблена в Слепого, чуть не с десяти лет. А Слепой… я-то знаю… ему на все плевать. Он ни за одной девчонкой ухаживать не станет. Полезет к нему сама — и славно. Он такой. Ему все равно с кем. И если Лорд заманит ее в четвертую, они же все время будут рядом. Она и Слепой. Вот что меня беспокоит. Для Слепого это игрушки, а для нее — нет.
— Ясно, — вздыхает Крыса. — А я-то здесь при чем? От меня ты чего хочешь?
Рыжий угодливо улыбается.
— Ну… ты не могла бы… понимаешь… тоже туда проникнуть. В четвертую. Ты же девчонка, к тому же симпатичная.
Крыса прищуривается:
— И что? Надзирать там за Рыжей, чтоб она не лезла к Слепому, так что ли?
— Нет. Я не это имел в виду. Просто… если бы ты изобразила, что влюбилась в него… всерьез, по-настоящему, она бы тогда сразу выкинула его из головы, понимаешь? Даже близко бы не подошла.
Крыса мельком глядит на распластавшуюся по ее предплечью Вшивую и встает. Рыжий тоже вскакивает. На нем нелепые фиолетовые брюки с кожаными сердечками на коленях, белая, расстегнутая до пупа, рубашка и галстук-бабочка. Выглядит он, как клоун, хотя лицо у него серьезное и даже испуганное.
— Не уходи, пожалуйста! Я не хотел тебя обидеть, честно! Если хочешь, считай, что я пошутил.
— А ты пошутил?
Рыжий молчит.
Крыса смотрит на него, задумчиво покусывая губу.
— Знаешь, — говорит она наконец. — Мало я встречала в жизни таких сволочей, как ты. Таких откровенных. Я, значит, буду там изображать подстилку для Слепого, чтобы Рыжая на него не позарилась и чтобы ты тут спал спокойно, ведь с твоей любимой сестренкой ничего не случится, так? Слепому будет по барабану, я это или Длинная Габи, лишь бы было в кого пихать свой конец, а я должна буду радоваться, что участвую в таком важном деле. Спасаю от него Рыжую. Мы все это представили, а теперь давай считать, что ты пошутил.
Рыжий стоит понуро, ковыряя носком кеда грязный паркет.
Крыса усмехается.
— Ты все делаешь неправильно. Тоже мне, сводник. Надо было рассказать, какой Слепой классный парень и как он по мне сохнет. Как он тебе плакался в жилетку, что без меня ему жизни нет. Может, тогда и сработало бы.
— Да? — удивляется Рыжий.
— Нет! — фыркает Крыса. — Но хотя бы выглядело поприличнее.
Рыжий опять съеживается.
— Я одного не пойму, — задумчиво говорит Крыса. — Это ведь ты затеял этот новый Закон. Ты ведь сам заварил всю эту кашу, так?
Рыжий кивает:
— Ну я. Тогда мне казалось, что я все хорошо обдумал. А вышла ерунда. Сфинкс пригрозил, что если Габи у них еще раз появится, он мне голову свинтит. А так было бы хорошо…
Его прерывает громкий обеденный звонок. Лежащий в спальном мешке начинает копошиться.
— Теперь надо ее срочно кем-то заменить. Второй Габи у нас нет, сойдет и Крыса.
Рыжий поднимает голову.
Блестящая черная челка косо перечеркивает лицо Крысы, полностью закрывая левый глаз. Если бы не эта челка, было бы видно, что брови смыкаются над переносицей, образуя сплошную линию. Они кажутся гуще от того, что кожа у нее нежная, как у маленького ребенка — почти прозрачная. Рыжий сглатывает слюну.
— Прости, — говорит он. — Я не думал, что это так прозвучит. Хочешь, врежь мне как следует, я заслужил.
— Обед, да? Обед? — из спального мешка высовывается голова, потом ее хозяин появляется целиком. Москит. Костлявый, в полосатых трусах, он рассеянно чешет живот и таращится на Крысу заплывшими глазками.
— Все получилось так мерзко просто потому, что я говорил честно. — Рыжий оглядывается на Москита. — Потому что говорил, что думал, понимаешь? Но я это вовсе не так представлял, как ты описываешь! Я думал, что тебе было бы нетрудно… но если ты так это воспринимаешь… тогда, конечно… о чем разговор… Я, собственно, и не надеялся, что такая девчонка, как ты…
— Заткнись, а? — перебивает Крыса.
Рыжий, Крыса"Дорогая сестрица, а не ляжешь ли ты под Слепого, ну чего тебе стоит?"
графомань- Зайдешь? Привет
- Привет. Ты что, меня караулил?
- Типа того. Заходи.
Осколки зеркал заполняет слепым зеленым и кусочками ничего не выражающей улыбки.
- В вашу помойку? – она вздрагивает с отвращением. Улыбка в осколках еще шире, еще бессмысленнее.
- Там никого нет. Никто не укусит, не бойся.
Он толкает дверь, в темноту коридора выливается свет, весь – на нее, вместе с густым запахом запущенной мальчишеской спальни и бледным весенним солнцем сквозь пыль.
- Ну?
Он осторожно берет ее за локоть, подводит к окну. Здесь можно дышать с открытыми глазами. Крыса неуютно жмется к стояку, опирается плечом о стену. Старая краска шелушится, оседает чешуйками на жилетке и голой коже. Стекло мутное, подоконник черен от грязи и гнили, в трещинах что-то явственно пошевелило усами.
Он бил током, как гребаный натертый янтарь.
- Тебе нужно выпить. Выглядишь хреново, - он наливает из фляжки в колпачок чего-то темного и ароматно-алкогольного, наливает много, по верхнюю рисочку, протягивает, держа сверху за край тремя пальцами. Она берет, перебарывая отвращение, морщится, нюхая.
- Что это?
- Ликер из мандариновых корочек, - он пьет из горлышка, она цедит с колпачка.
Он искрит и электризуется, кажется, стоит поднести ладонь, и все шерстинки с треском потянулся к нему. Она ежится, одним движением допивает ликер. Пить? С ним? Сейчас? Нет, ни за что.
- Еще? – он забирает колпачок и снова доливает до края. – Продуктивная беседа с семьей?
- О да! Невероятно насыщенная, чувствую себя стоящей личностью, готовой к новым свершениям!
Гладкие зеленые стекла глядятся в гладкие осколки зеркал. Все волоски на ней дыбом, хочется взорваться, выкричать глотку, выдавить на него яд, чтобы со своей помощью гребаной не совался в сапогах в душу.
- Прилив сил от приобщения к опыту предков?
- Ага.
Она поднимает глаза и смотрит в упор, дольше, чем на кого бы то ни было. Он медленно снимает очки.
Никаких разрядов, ни грома, ни встряски – она погружается в шоколадные лужицы его взгляда, в ту себя, какой ее не покажет ни одно зеркало. Она смотрит долго, отчаянно, жадно. Прямо.
Он тянется к ней и начинает переворачивать бирки: одну, вторую, третью. Закрывает ее ненастоящие глаза. Он бьет током, как распахнутый трансформатор, хотя внешне оба безмятежны, что барашки на гребне морского прибоя июльским полднем.
Она ломается. Кривит губы, отводит взгляд.
- Тебе нравится раздеваться передо мной?
- Тебе обычно от этого легче.
Крыса поднимает руку, чтобы снова перевернуть свои зеркала, но останавливается. Ее тянет вернуться в его глаза. Он всегда поджидает ее после свидания с родителем, как будто навязывается – знает, что ей это необходимо, как каждый раз выныривать на берег.
- Ты не слышала случайно, говорят, что Лорд из четвертой залип на Рыжую?
Шурх – осыпается белыми иглами агрессивная безмолвная статика притяжения, опадает холодом. Рыжий говорит о том, ради чего ее позвал.
- Нет, - Крыса сминает взгляд в колпачок от фляжки, на дне которого перетекает последняя капля ликера. – Меня должно это волновать?
Рыжий молчит, и она вынуждена вновь на него посмотреть в нетерпеливом раздражении
- Что?
- Нет, - он наклоняется ближе, с крепким цитрусово-алкогольным привкусом, с солнечными пятнами в глазах, - ничего.
Он трогает ее холодными сухими губами, очень бережно, будто пробует, будто боится, что она укусит. Мягко берет ее верхнюю губу и замирает. Затем, не отвергнутый, отпускает и прижимается плотнее.
Крыса ведется, расслабленная, расшатанная, с разболтанными шарнирами, с выбитыми шипами, Вшивая на ее плече топорщит шерстку, подлезая под его ласковую руку. Руки Крысы тянутся вверх.
- Почему? – спрашивает она, когда нужно прерваться и они прерываются. Она помнит, что задала вопрос и не получила ответа; но сам вопрос совершенно забыт. Рыжий снова наклоняется к ней, прикасается губами к ее щеке, к подбородку, останавливается. Крыса закрывает глаза. Вытянутая вверх, в струну, с поднятым лицом, пальцами зацепившись за его локти. Пусть делает, что хочет, теперь – что хочет, как хочет, сколько хочет. Теперь все равно.
Под одним из ее ногтей спрятана бритва. Почему бы не оставить длинную красную метку поперек его груди, несколько росчерков через всю спину, пару штрихов на щеке? Он ласков и как будто виноват, целуя ее в шею под ухом, коленями упираясь в пыльный радиатор, ладонями забираясь под майку вдоль позвоночника.
- Почему? – что-то внутри настаивает, что она должна остановить это все и вспомнить свой вопрос. Крыса тянет вверх его рубашку, бросает на плечах, лезет руками под ремень. – Почему?
Еще горячая, с мокрыми от пота ресницами, на его коленях, словно в гнезде, она уютно складывается и наконец вспоминает.
- Почему ты спросил про четвертую? Что там у Лорда с Рыжей?
Он напрягается, потом расслабляется, гладит ее плечо, где Вшивая так же блаженно расслаблена.
- Просто так. У них все хорошо. По крайней мере, я надеюсь на это.
Рыжий опускается лицом в ее плечи, Крыса обнимает его голову.
- Забыли, - она прижимается, уже совсем по-другому. – Только никому не говори, что я была с тобой, понял?
- И не собирался, - он улыбается. – И в этот раз, и потом.
@темы:
на-двоих,
женщина с котенком,
Таро Дома