воскресенье, 28 августа 2011
о войне и чуть-чуть о Лизечитать дальшеЛиза отщелкнула затвор.
Раньше приходили мысли, о том, как все плохо и о том, кто эти падающие люди, из затылков которых к горизонту рвалась кровь. Сейчас не приходят. Раньше она думала, что уже умерла. Сейчас не думает. Ни о чем.
Щелк.
Это как часы щелкают, когда нечем заняться. Щелк. Щелк. Еще секунда убита. Еще секунда убита.
Поступая в академию, она верила, что сможет пройти через все ради него. Уже через год окопной каши, заскорузлых тряпок – не то портянок, не то бинтов, стало ясно, что он тут ни при чем.
Она сварилась.
Как варится сталь, растекаясь красно-желтым раскаленным потоком в опоки, чтобы стать клинком из руды. Чтобы проснуться утром, она борется с собой, вытаскивает каждое утро из грубого промозглого сна; чтобы забыться ночью, каждый вечер топит себя.
И нет еще Кимбли в ее хрупкой, как брезент на морозе, жизни. Выцвел из памяти подтянутый красивый ученик отца. Мир, сжатый до прицела, расчерченный на мили, возненавидел ее, забыл ее – ей было все равно.
Все
Рав
Но.
Она поднялась, отложила из затекших рук винтовку.
В глазах ишваритов – огонь и кровь. Они, ополченцы, волчата, сделавшие доты из собственных домов, сражались даже убитыми, черты – им было за что сражаться. Людям в синих мундирах, отупевшим, осоловелым, сытым – сытым по горло этой бессмысленной войной – оставили только холодный, как мертвая рыба, вопрос: зачем. Хочешь, пожарь, хочешь – выкинь, твое дело «левой-правой-в ру-жье», и так каждый день. И когда ты думаешь, что умер, умер для мира и похоронил себя на маленьком песчаном кладбище рядом с сегодняшними убитыми, просто попроси у друга чашку спирта и напиши стихи о своей загубленной душе. У тебя еще есть шанс выйти в отпуск по инвалидности души.
Лиза заползла в палатку, ногами стащила сапог, второй, не глядя, размотала портянки.
- Портвейн будешь?
- Паленый?
- А то.
- Давай.
- Тару.
Они пьют. Кто-то затягивает забористую нескладную мелодию на губной гармошке; его обрывают. Ногти грязные, кожа на руках сохнет. Кожа грязная. Еще чуть-чуть без нормальной проточной воды, и начнется дизентерия. И еще вши, но к ним Лиза относилась как к перхоти, как остальные. Вычесывала. Не обращала внимания.
Когда-нибудь, в другой жизни, когда она родится маленькой дочкой великого ученого, она будет жить в особняке вместе с отцом. Отец возьмет к себе ученика, и они с этим учеником будут расти вместе и в конце концов подружатся. Там, в этой другой жизни, она вспомнит обо всем об этом, как вспоминают сны и сказки, и содрогнется, может быть. Подумает о том, почему возникают войны, как человека человек истребляет кровавыми слепыми руками; вспомнит, как отщелкивала из скорлупы братские души и не чувствовала вины в своей оледенелой душе. Может быть.
В другой жизни.
- Лиз, тару верни.
- Да, конечно. Извини.
Они сидят вокруг единственной керосинки и представляют, что это костер и что им тепло.
Это, в общем, все, на что хватает воображения.
@темы:
ФМА