Хаим
все о том же
графомань, мимоДорога вытянулась серыми нитями в двух слитых конусах бегущего вперед света, а вокруг них и над ними – зимняя чернота. На ста пятидесяти Астен Мартин едва заметно потряхивало, как азартного игрока при мысли о красном и черном, водитель однако уверенно и плавно поднимал скорость, словно вампир из луизианских легенд, убегающий от рассвета. Водитель ощущал скорость всеми датчиками юного сильного тела, и, получив от них сигналы, мозг создавал иллюзию, что тело это вытягивается вместе с машиной вдоль скорости, рассекая острым концом лобовой ветер.
На пассажирском сидении, прикрытый модной кожаной курткой, лежал портфель, тоже кожаный, черный, гладкий, только на ручках, там, где из шва вывернута коротко обрезанная бархатистая изнанка, въелись ржаво-кирпичные пятнышки. Но это если присмотреться и при хорошем свете. Пара смен белья, газеты, дорожные шахматы, еще какая-то мелочь – бока портфеля округлились, но не настолько, чтобы поставить в напряжение металлический замок. Там же, под курткой, лежал в кобуре отцовский кольт.
Водитель бросил взгляд на черноту в глубине пассажирского сидения, все ему казалось, что слишком громко шелесттит ткань клетчатой рубашки по целлофану, плотно прилегающему к бумаге, над ребрами с левой стороны.
Он решил добираться самолетом; может быть, риск выше, но и времени на медленное вываривание в постоянном страхе уйдет в несколько раз меньше. Однако аэропорт Атланты, учитывая пятна на портфеле, показался опасно очевидным выбором, и несовершеннолетний фотограф, будущий второй Стенли Кубрик, взял по документам своего любимого коллеги в прокате почти не поцарапанный Астен Мартин, с тем чтобы добраться до Кливленда. Тоже достаточно очевидно, но он рассчитывал на изощренность ума тех, кто поедет за ним.
Главное было – увеличить фору, если только она есть, и добраться до аэропорта.. а хоть бы и до рассвета.