Глория Наташа, Хаим, Мордекай
графоманьВ теплом коричневом кресле, не слишком мягком и таком широком, что можно устроиться с ногами, Глория Наташа встречала вечер чашкой несладкого горячего чая и стопкой конкурирующих журналов за неделю. Тихий вечер. Умиротворенный. Редкий в ее сумасшедшей жизни.
Давид рисовал, увлеченный и ничего не замечающий вокруг, вечно в своем мире, и иногда Глория Наташа завидовала ему, свободному от серых будней, глупых обязательств перед обществом, которое плюет на тебя, если заметит. Он закрылся в своей комнате, как в башне неприступного замка, и был по-своему прав. Она была его щитом и стеной в этом мире, ничего уж тут не попишешь.
Глория Наташа взяла на колени очередной журнал. Шершавая теплая бумага, много черного, зеленого, грубая светотень, небрежные линии. Она не любила такой стиль, но должность обязывала быть в курсе тенденций рынка, и в любом случае, такие передышки были нужны, хотя бы раз в ее семидневную рабочую неделю.
В дверь кто-то поскребся.
«Еврей потерял ключи» - устало подумала Глория Наташа, не спеша откладывать свое занятие. Она дала ему кров, пишу и работу, но не собиралась становиться ему матерью; тем более, бежать по первому зову сопляка.
Она нарочито медленно направилась к двери. С той стороны снова поскреблись, звук сорвался длинным треском сверху вниз, будто кто-то, ожидающий снаружи, не справлялся с вертикальным положением.
«Он еще и пьян», - поняла она с отвращением. Остатки снисходительной терпимости к нахаленку испарились. Глория Наташа задумалась, не оставить ли его ночевать на коврике, может, и одумается.
Но она была лишь слабой женщиной. Глория Наташа повернула замок.
Он едва не упал на нее, когда она открыла дверь. Предплечьем одной руки он опирался на дверной косяк, явно удерживая на ней не меньше половины своего веса; вторую руку он прижимал к животу в области желудка, сжимая темно-красный комок ткани. Он был бледен в зелень, покрыт пленкой испарины, серьезен и по-прежнему с трудом, но стоял на ногах.
- Вы?...
Глория Наташа помогла ему войти, поддерживая подмышки.
- Я.. постарался не капать кровью по дороге, но ты все равно посмотри.. еще раз, - Мордекай не геройствовал, опираясь на нее свой внезапно тяжелой тушкой. Глория Наташа вслепую нашарила выключатель света в ванную, отперла шпингалет, помогла ему опуститься на кафельный пол рядом с раковиной.
- Вам нужен..
- Доктор, - морщась, он стаскивал с себя пиджак и жилет, - Проверь, не оставил ли я следов.
Она кивнула.
Прежде всего, выглянула на лестничную площадку (от лифта до ее двери красных капелек вроде бы не было) и после этого заперла дверь. Затем набрала на диске номер Альфреда. Не любила его, не любила никого в семье, не хотела быть в семье.
- Привет, дядюшка Альфред! А я подумала, что-то давно мы с тобой не виделись. Может быть, зайдешь ко мне? Я только что испекла пирог с малиной.
Черный хирург пообещал быть минут через десять. Глория Наташа вспомнила, сколько ей потребуется, чтобы добежать до двух-трех ближайших аптек и решила, что успеет.
Она шнуровала второй ботинок, стоя у самой двери, и потому получила створкой по бедру. Лучезарный Хаим, сияя, как тысячи солнц Израиля, сориентировался мгновенно, и Глория Наташа в другой раз доставила бы себе удовольствие выслушать пару обвинительных речей, которые его продуктивный молодой мозг уже сочинил. Но не сейчас.
- Ты очень вовремя, мальчик. Сбегай в аптеку на углу 5й авеню, там надо купить бинты, йод и пару пластырей. Затем в ларек у больницы Св. Матвея, за нитками и иглой. Пулей.
- Ааа….?
- А Альфред уже в пути. Успей раньше него, но упаси тебя твои еврейские боги дать аптекарям понять, что ты спешишь, - она вытолкала мальчика на лестницу.
Отломив кончик ампулы, чтобы ввести анестетик в шприц, Глория Наташа вспомнила о муже. Хорошо бы, чтобы сегодня он вел себя, как обычно. Хорошо бы. Ну пожалуйста.
Вернувшись в уборную, она нашла Мордекая в луже крови; он валялся неудобно вдоль ванны на боку, с закрытыми глазами и тяжело дыша через нос. Ему удалось стащить с плеч рубашку, но на майку сил не осталось. Красные разводы на бортике ванны говорили о том, что он пытался дотянуться до крана. Глория Наташа приблизилась, стараясь не перепачкаться.
- Мордекай?
- Помоги. Мне.
- Сейчас, - она нашла вену на его холодной липкой руке, со второго раза прижала ее иголкой, - дышите.
- Это?..
- Морфин. Я помогу.
- Хаим. Он. Приходил.
- Да, я отправила его в аптеку, - она отложила шприц, осторожно перевернула Мордекая на спину и дорвала на нем майку. Затем взяла его рубашку и, обильно смочив теплой водой, стала протирать тело вокруг раны. – У Альфреда часто не бывает нужного материала.
- Мне. Нужно, чтобы он. Передал.
- Как только вернется. Вы все ему скажете.
Он снова закрыл глаза.
Хаим и Альфред пришли одновременно, еврейчик пропустил плотного высокого доктора вперед, но затем, не разуваясь, пробежал на кухню. Глория Наташа, с кровавой рубашкой в руках, выглянула к черному хирургу, чудом не столкнувшись с Хаимом.
- Да ты меня убить сегодня намерился!
- Угу, - мальчик пробежал обратно, на ходу приподнял и качнул зажатой в руке бутылкой колы. Глория Наташа кивнула: значит, Мордекай где-то все-таки наследил.
Он был слаб, возможно, держался только силой своей железной еврейской воли, и все же Глория Наташа начинала ненавидеть его, его бессовестного сына, его кровь, засыхающую у нее на руках и крупными кляксами залившую ее ванную, из-за чего там повис крепкий металлический запах.
Альфред, округлый, как его котелок, разулся, аккуратно поместил на вешалку свое пальто из плотной шерсти и головной убор, вопросительно указал бровями на оставленные мальчиком пакеты.
- Да, я подумала, что тебе неудобно будет брать с собой все, - устало подтвердила Глория Наташа. – Моя помощь потребуется?
Доктор покачал головой. Она посторонилась, пропуская его к раненому.
- Я дала ему морфина.
Доктор кивнул, закатывая рукава. Глория Наташа оставила их.
Она осознала, что все еще мнет в пальцах набухшую розовой водой рубашку Мордекая и думает о том, что забыла про вату, и доктору придется делать кляп из ее полотенец. Жаль, что она сняла со стояка носки Давида, ирония получилось бы…
Нет, нет, нет. Глория Наташа нашла под вешалкой пакет и засунула рубашку туда. Старшего Хеллера она боялась до уважения и трепетной слабости в животе, так сильно, что это почти граничило с обожанием, не смотря даже на то, что он-то своего презрения к ее родителям не скрывал.
Впрочем, снизошел до того, чтобы приползти умирать в ее скромный дом, судя по всему, назвездив кровью аккуратную дорожку для своих преследователей.
Глория Наташа оттерла руки с мылом в горячей воде, остановилась, опираясь ладонями о край раковины. Из ванной донесся стон или заглушенный несколькими слоями ткани крик. Альфред хороший доктор, умелый и компетентный, но никому и в голову не придет назвать его «нежным». Еще один крик или стон.
Ей придется заплатить Альфреду из своего кошелька. И еще это истекающее жизнью тело она должна оставить на своей кровати по меньшей мере две ближайшие ночи, каким-то непостижимым образом объяснив Давиду присутствие в их доме незнакомого умирающего мужчины, в рваных остатках майки, но с оружием.
Хаим вернулся, поставив в холодильник колу. На беглый взгляд, жидкости в бутылке уменьшилось на полстакана, что Глория Наташа посчитала хоть какой-то вишенкой на той куче проблем, что на нее свалилась.
- Стоять. Для тебя есть два задания.
- Ммм? – он протянул вперед руки, давая ей понять, что хочет их ополоснуть, но сделать это через нее было бы достаточно сложно. Глория Наташа посторонилась.
- Задание первое – когда Альфред уйдет, нужно будет отнести тело на диван в твоей комнате, а затем отмыть уборную так, как будто там никто даже прыща не выдавливал с момента, когда там положили плитку.
Мальчик подергал бровями, давая понять, что ему потребуются для этого средства, много средств, самых разных средств.
- Задание второе – придумай, почему мой муж допустит его присутствие и не побежит в полицию рассказывать, что у нас тут свежевыпотрошенный киллер, спасите, мафия! Он уверен, что его редакцию не трогают, потому что он рисует комиксы. А не потому, что Томми договорился с местными. Давай, напряги фантазию, ты же хотел сочинять истории!
Она поставила кипятиться чайник. Хаим достал заварочник, всыпал в него чай.
Чаинки медленно, по одной или несколько сразу, опускались с поверхности на дно чашки, чтобы успокоиться там уже насовсем, и цвет кипятка густел с каждым сдавшимся листочком.
Альфред вышел из ванной и, приблизившись, тронул Хаима за плечо, знаком показывая тому зайти в уборную. Когда удивленный мальчик, отставив чашку, отправился узнавать, чего от него потребовалось наполовину опустошенному телу, доктор достал из кармашка жилета квадратик бумаги и огрызок карандаша. Он остался чист и аккуратен, не смотря на то, что только что провел операцию, наверняка по локоть забравшись во внутренности пациента. Впрочем, Глория Наташа где-то слышала, что все они таковы.
Альфред показал ей сумму, она достала нужное количество купюр + комиссия за срочность. Спокойно, без особенного расстройства, примерно на такое количество она и рассчитывала.
- Спасибо.
Альфред написал на втором квадратике режим и кой-чего из рекомендаций для больного, просунул бумагу под пустую вазу с узким высоким горлом. Прикоснувшись к виску, как если бы на нем была шляпа, он отправился одеваться.
Неторопливый, как валун.
Хаим вылетел, запнувшись о порожек, упал на стену. Глория Наташа успела поймать его за ухо, пока он не слинял на улицу.
- Пусти! Мне нужно торопиться!
- Тебе нужно помочь мне с этим делом.. телом.
- Поезд..
- На следующем уедешь. Марш стелить диван отцу.
Она и забыла, что Мордекай желал видеть сына, чтобы куда-то его отправить с поручением. Все равно.
Хаим успел расположить отца на чистых простынях в выделенном ему углу еще до того, как Альфред взялся за ручку двери.
- Я на пару дней, - сообщил мальчик, проверяя по карманам наличие необходимых вещей.
- Угум.
Он убежал.
Ей остались зашитый киллер, перемазанный кафель, ничего не подозревающий муж, которому скоро придется рассказывать сказку, остывший чай и стопка журналов. А потом, если повезет, ночь без сновидений.