для Найденки, про романс и одуванчики ^_^В мире так много мусора, что места для неожиданного почти не осталось.
Я люблю смотреть, как ты плачешь. А ты?
Это значит, что я люблю тебя?
Нет?
Я когда-то давно совсем не знал, что такое «опьянеть», теперь – знаю.
Опьянеть – это дать голове утонуть в сладкой тяжелой круговерти, это дать окружающему миру обрести десятимерность и такую яркость, какую ты только сможешь выдержать. Опьянеть – это выпустить свою внутреннюю Морриган, когда она поставит в угол копье и удивленно вдохнет одуванчиковую пыльцу.
Опьянеть это проснуться, прости за банальность.
Нам было по десять. Мы встречали лето.
- Вар, Вар, не отставай!
- У меня шнурок в цепь попал.
Остановились.
- Ну чего там? – Лейт стоит, обернувшись, велосипед между ног, руки на руле. Сердится.
- Сейчас… все, - зажеванный шнурок выдернут, Вар подскакивает, надавливая на педаль. Поехали?
Она проносится мимо, в каштановых с золотом волосах развеваются зеленые нитки. Он пропускает дуреху вперед, чтобы опять что-нибудь по ее вине их не задержало.
Они едут на озеро ловить бхраггу, поэтому в волосах и на руках у них зеленые нитки, а под левой пяткой шлепает, кое-как привязанный к босой ноге, медный пятак. Бхрагга – это вам не русалка, ее выследить надо, в определенный день подкормить, в определенный день прийти, с определенного конца озера подойти – и не испугаться ни зубов, ни смрада, ни рева, ни глаз ее страшных, числом семь и еще два. И вопроса ее не испугаться, хотя вот тут и сдаются самые храбрые, падают самые упорные. А Лейт с Вар не боялись, они же вдвоем, и у них зеленые нитки и медный пятак привязан к левой пятке, вернее оберегов нет от бхрагги.
Вокруг озера – кусты. Велосипеды аккуратно спрятаны под шатры-ветки, старательно завешаны пышной зеленью. Тихо ступая по мягкой теплой земле, Лейт и Вар подкрались к озеру.
- Вот там встает звезда Аль-Сурим. Значит, пойдем отсюда, - прошептал Лейт. Вар с серьезным видом кивнула ему, наматывая на локоть сеть из волос русалки-корцы – прочную, что стальную, и мягкую, мягче кошачьей шерсти.
У самых последних, пограничных кустов, что купали ветви уже в водах озера, подростки легли в траву, медленно поползли вперед. Камыш. Вар осторожно выпростала сеть в воду, та поплыла легкой пленкой-паутинкой, расправляясь. Лейт насыпал из горсти зерен овса.
Вдруг взлетело озеро столбом, осушив дно, и опало вихрем брызг, а сеть в руках Вар натянулась, врезавшись в ладони. Вар сжала зубы, перевернулась на заднице и стала изо всех сил тянуть, упираясь ногами в берег, а Лейт принялся ловить трепыхающиеся края и сплетать их в косичку. Попалась бхрагга.
Огромная. Еле вытащили ее на мокрый берег. Лежит, дышит тяжело, бока, щербатые жабрами, надуваются и падают, как волны в шторм, а глазищи мутные, студянистые, неподвижные. Смердит рыба, илом, гнилым сырым духом, трухой. Открыла пасть – зубов что шишек в лесу! Лейт сжал руки Вар, а она в сеть вцепилась, не то от страху, не то чтобы бхраггу не отпустить.
И задала бхрагга голосом прозрачным, как плеск озерный, свой вопрос.
Ты помнишь его?
Вопрос?
Нам было двадцать. Мы сбежали с лекций, сели на мой новый старый мотоцикл, и я повез тебя… помнишь?
Теплая раннеиюньская радость возобновления жизни наполняла энергией под завязку, для всего – кроме учебы. Лейр схватил Вар за руку и потащил к гаражу. Немного возни, хромовый транспорт между ног.
- Не отставай.
- Сейчас. Волосы зацепились.
Она наконец справилась со шлемом. Он повез ее по теплой асфальтовой дороге, в ветер, в юность, в пряный озерный вечер июня, в бархат пыльцы, в невесомую мечту одуванчикового пуха.
Черной тушью июньская ночь очертила деревья и старый заброшенный дом.
- Давай!
- Ну .. давай.
Они полезли внутрь, по рассохшимся доскам, перелезая через балки и кучи пыльного рассохшегося прошлого.
- А что мы будем здесь делать? – спросила она, осторожно устраиваясь на краешке окна мансарды.
- Что? Пить текилу и заниматься любовью!
- Дурак.
Он засмеялся и опустил ей на колени пыльную зеленую бутылку.
Не текила, бумажка какая-то, и карандаш, 4М.
- Жизнь как море, большая, края не видно, и дна не видно тоже.
- Страшно?
- Страшно.
- Давай напишем себе записку? Чтобы не бояться?
- Давай.
Ты помнишь, что мы написали тогда? Княгиня Таввагарда ли Диона? Помнишь?
Во всей своей суете мужей и писем, в духах, камнях и створках, помнишь?
Я все-таки уложил тебя на одуванчиковое ложе, и ты плакала, потому что не верила, что судьба, как и мечта, может сбыться. Ты плакала, и одуванчиковый пух набивался тебе в нос и намокал от твоих слез.
Я люблю смотреть, как ты плачешь. Я люблю тебя?
Да, моя княгиня.
Просьбы\пинки\претензии принимаются!!!