@темы: на-двоих, сказко

*нет, я хочу это сохранить
для потомков.

*Hellish Cat (21:17:39 25/01/2008)
*Лись, а к тебе администрация не стучалась?..


Chio (21:18:14 25/01/2008)

*ннн-ееет... а заччем?

читать дальше
Hellish Cat (21:19:14 25/01/2008)

** СонГоку решила, что на твоей фотке в профиле Тельтиар вместо тебя


Hellish Cat (21:19:26 25/01/2008)
..в то время как он вообще Некро)


Chio (21:19:33 25/01/2008)



Chio (21:19:38 25/01/2008)
как она может!!


Chio (21:19:49 25/01/2008)
*а.
не. там еще на самом деле хигфе место меня



Chio (21:19:57 25/01/2008)
..или Соуль? %)


Hellish Cat (21:19:59 25/01/2008)
*кивает


Hellish Cat (21:20:05 25/01/2008)
*кивает и кивает


Hellish Cat (21:20:10 25/01/2008)
да все они там вместо тебя))


Chio (21:20:28 25/01/2008)
мур)
вот мы и доказали, что СонГоку не мой профиль смотрела, а НП!) *YES*


Hellish Cat (21:21:55 25/01/2008)
значит, она просто со ссылкой ошиблась))


Chio (21:22:05 25/01/2008)
эм...

а кто-то меня продал?


Hellish Cat (21:22:53 25/01/2008)
*бес-понятия.
вроде никто.
там висит такое одинокое от Гоку: "судя по фотке в профиле, Сигрид не помешало бы побриться.."


Chio (21:23:28 25/01/2008)
*ворчит* вот так,
а мне нравится быть имозантно-небритым!


Chio (21:23:41 25/01/2008)
*какая эта сонГоку.. консервативная



Chio (18:23:35 26/01/2008)
*да чего прекрасно, в сагу-то опять не берут, про сольвейг, говорят, пиши


НекроИнфантерия (18:24:03 26/01/2008)
хахах, просто супер)


Chio (18:24:16 26/01/2008)
не, а правда висит такое?


НекроИнфантерия (18:24:42 26/01/2008)
фотка?


Chio (18:24:50 26/01/2008)
*сообщ.
от СонГоку


Chio (18:24:58 26/01/2008)
фотка висит, таа))


НекроИнфантерия (18:24:59 26/01/2008)
аа, ща посмотрю


НекроИнфантерия (18:25:37 26/01/2008)
ха, точно:
Подарите кто-нибудь Сигрид бритвенные принадлежности. Судя по фото, они ей не помешают.
Хотя, возможно, у пользователя приступ мании величия: "Я - Тельтиар! Я - Тельтиар!".


НекроИнфантерия (18:25:42 26/01/2008)
цитата:-)



Chio (18:26:12 26/01/2008)
*не мания величия, а вполне понятное стремления кого-нить уку-сить *YES*


Chio (18:26:29 26/01/2008)
*а подарите Сигрид бритвенные принадлежности?


Chio (18:26:33 26/01/2008)
:-[


Chio (18:26:40 26/01/2008)
мы побреем ими СонГоку?


Chio (18:26:44 26/01/2008)
:-[


НекроИнфантерия (18:26:58 26/01/2008)
я даже не знаю, стоит ли вмеаиваться в это чудесное заблуждение:-)

о да, если будешь тут, я подарю тебе свою бритву:-P


Chio (18:27:18 26/01/2008)


а мы потом поймаем СонГоку првда, правда?)))


НекроИнфантерия (18:27:30 26/01/2008)
ага:-)



Chio (18:27:39 26/01/2008)
*нет, стоп.
посмотрите на профиль мессира Тельтиара.
он как раз сейчас косит под Номихина!


Chio (18:27:50 26/01/2008)
*по крайнй мере, утром косил


НекроИнфантерия (18:28:11 26/01/2008)
о, это наверное неоконченная бравофрения.


НекроИнфантерия (18:28:18 26/01/2008)
>.<


Chio (18:28:27 26/01/2008)
*вот. НП, вот ты все виноват!!



НекроИнфантерия (18:28:37 26/01/2008)
ага]:->]:->


Chio (18:28:42 26/01/2008)
*поправил профессорские очки


Chio (18:28:54 26/01/2008)
*ты хоть представляешь, ЧЕМ это может закончиться??


НекроИнфантерия (18:29:01 26/01/2008)
без понятия:-)


НекроИнфантерия (18:29:15 26/01/2008)
тем, что мы обреем Сон?


Chio (18:29:20 26/01/2008)
*люди в коллегах и однокрусниках начнут узнавать собственных персонажей и уличать их в этом!


Chio (18:29:30 26/01/2008)
*ну. Сон-то мы по-любому обрем *YES*


НекроИнфантерия (18:29:39 26/01/2008)
хеххе, точно:-)

@настроение: *даже я - лишь отражение твое* (с)

@музыка: Би-2

@настроение: мокро. холодно. пусто

@темы: песТня

читать дальше

«Я простил её.
Может потому, что любил.
Может потому, что ненавидел.
Может, мне просто грустно?» Рё.
«Скрытен. Недоверчив.
Склонен к рефлексии». Из квенты.

Резкий удар. Путь опережающего кулака ? О, ты быстра.
И я подставил себя твоей жажде убийства. Почему?
Только я могу это спросить, только мне это интересно, ты же лишь цинично заберешь мои вещи, может, великодушно спихнешь труп в яму. Ты сразу меня насторожила.
Твой кулак летел быстрее, чем падает с небес на землю тоскующая по ней молния – а я видел Рингиль, мою Рингиль, с распущенными косами, в серебряных запястьях, она шла ко мне и на вытянутых руках несла венок, тот, что я плел для нее, но так и не подарил, не успел подарить.
Я не упал, выбитый из тела твоей холодной ненавистью, я шагнул навстречу Рингиль, и ее свет наконец-то стал моим, пусть и по ту сторону теней. Слились наши взгляды, наши мысли, я забыл о ядовитом драконьем лесе.

Красное выродилось зеленым, потом почему-то белым.
Зачем я вернулся?
Зачем, Рингиль? Звезда третьего летнего вздоха, перышко из крыла птицы Аист, зачем ты отпустила меня? Ради …мести?....

Я влюблен.
Воот в то облачко, с розоватым ватным подбоем, а оно плывет к морю.
Я скольжу по весеннему лесу, как скользят тени – привык, и после смерти не могу остановиться, а дышал бы полной грудью, а упал бы спиной на мягкие луговые травы, раскинув руки, и солнышку бы отдал себя, облакам – оно, с розовым подбоем, оно плыло бы медленнее, если бы видело, что я за ним слежу.
Что я влюблен.
Да сказки это, так, легенда, чтобы себя успокоить. Я ведь мстить иду. Той, что меня убила.
И не до облачка, не до «упасть, раскинув руки». Оживает седое сердце, медленно набухает желчной обидой, я скольжу, как скользят лесные тени.

По близости оказалось небольшое человеческое поселение, аул или кишлак, ничего не смыслю в их названиях, да и повода не вижу. Шарф поправил на лице, направился к нему: доброй волей Сияющей, удастся узнать что-нибудь стоящее.
Тук… тук-тук-тук! Обмотанными костяшками по деревянным доскам ворот. Тук-тук- да просыпайтесь, февральские ежи!
Недовольно зашаркала задвижка, открылось маленькое смотровое окошечко, точь-в-точь, как в тюремной камере.
- Кого там принес шайтан? – с явным южным акцентом, зато без южного радушия. Взгляд помутнее, личико помятее, голосочком пьяным с усталой хрипотцой будем давить на жалость.
- Помоги, брат! Я много дней в пути, я сбился со счета, сколько раз луна сменила платье, я давно ни лепесточка ветра не брал в рот, я одинок и заблудился, ибо мой род, мой дом безжалостно сожжены – и я даже не знаю, кем! Я прошел столько дорог, сколько волос нет у твоей прекрасной жены, пусти же меня хоть подышать жилым теплом, хоть к стене позволь прислонить онемевшее от голода тело, хоть водой дождевой плесни в лицо – не дай умереть, не вспомнив дождя….
И все – на одном дыхании, не давая ему ни опомниться, ни вслушаться в мой бред. У привратника даже усы отвисли, а темные глаза из неприветливых очень приветливыми сделались, полными желания разделить и облегчить мои беды. Вот это я понимаю – южанин.
- Так что ты здесь стоишь, захади, канэчно! Памагу, да! – он отпер калитку, запустил меня внутрь маленькой каморки, четыре на восемь футов, стол едва не на всю длину, два стула, вешалка, камин, вычищенный до белого камня. Я расслабился, чтобы натурально пошатываться, ввалился в гостеприимную комнатку, плюхнулся на ближайший стул. Перед носом, как в хорошей книге, оказалась тарелка с неприлично толстым куском хлеба, полголовкой белого сыра и кувшин кислого вина.
Отлично.
Я поел (вяло, мол, давно голодаю, хуже бы не было), приподнялся, но так и упал обратно на стул – уснул.
Минутку поиграв в потерю сознания, чтобы у доброго привратника подозрений не возникло, «очнулся», слабым голосом попросил меня в таверну отвести – есть, чем оплатить, а обременять хозяина не хочу, да и..
Мне клинок к горлу нужно в таверну, если что и можно из этого кишлака-аула выцарапать, то – там!
Южанин на меня покосился, но желание гостя воспринял как вполне осмысленную волю, кивнул, накинул плащ.
- Пайдэм, пакажу, да! – с сочувствием глядя на меня, он открыл дверь, ведущую в поселок.
Итак, поселок. Поселение. Жалкое скопление грязных мазаных коробок, персональных тюрем-нор с плоскими крышами и малюсенькими дырочками окон; дорога тоже никуда не годится, жесткая, в шрамах рытвин, через мягкие подошвы сапог чувствуешь всей ступней каждую неровность, каждую травинку, а при подобных колдобинах изображать нетвердую походку не пришлось – шаг отдает тупой болью в позвоночнике.
Я шел, низко опустив голову, чтобы из-под капюшона рассматривать куцеухих. Дети, оборванные, неумытые, нищий в застиранном бурнусе, пара стражников.
Вдруг – как стрелой пронзило, и затрепетало жарко сердце – мелькнули знакомые цвета. Жрец… ох, как же сладко и странно-мучительно самому себе объявить! Жрец Шар.
Ты где-то здесь.
И я найду, что сказать тебе.

Долго следил за ним – узкой щелкой острых до резкости глаз, запоминая внешность. Если он сменит одежду – я должен буду его узнать.
Следил. Доследился. Запнулся о кочку, а вторая нога уже для шага занесена, о первую зацепилась, я запутался в плаще и свалился в канаву, именем Сверкающей, как муха в паутине! В лицо дохнула мелкая въедливая пыль.

Муха в сети, не бьется, не сопротивляется, лежит и покорно изображает обморок. Паук не медлит, он получил звоночек от порванной сети, он бежит к жертве, перебирая мохнатыми ножками.

Сразу три стражника в затасканных коттах наклонились ко мне, один затряс меня за плечо.
- Эй, путешественник, чего разлегся? Эль крепковат? так за печкой у себя пей, чтобы жена следила!
Молчу, честно разыгрывая крайнюю обессиленность.
Второй охранник людского спокойствия (о, глупые, как мало могут ваши «дозоры»!) оценил неэффективность действий первого, приподнял меня и встряхнул сильнее.
- Не устраивай тут богадельню, понял! Койка нужна – в таверну загляни, нечего посреди улицы спальню делать!
Чуть голова не оторвалась, грубияны, низкая, невоспитанная раса!
Я сонно пролепетал, что приношу извинения и готов самостоятельно продолжить путь, но они, кажется, придумали что-то захватывающее.
Подхватили меня под руки и поволокли куда-то.
Естественно, и привратника, и жреца я потерял.

Тюрьма.
Лучше не придумаешь.
Я с тоской посмотрел на золотое солнце, оно рвется ко мне сквозь отверстия в стене, заменяющие окна. И куда меня понесло от родных корней, от спокойных просторов, от влажного полумрака хвойных лесов, веселого полушепота сухих рощиц?
От твоих теплых глаз и рук, лучик зари?
Так. Если просунуть веревку в несколько отверстий, а потом дернуть на себя... даже в случае успеха, как я объясню местным провал в стене? А задержаться в поселке придется.
Тогда я решил свернуть с заросшей тропы и пойти светлой утоптанной дорогой простых решений – я закричал.

Очень громко и неприятно закричал, завыл, с подсвистами и всхлипами, чтобы голову сломали в догадках о моем состоянии (а заодно и ноги, пока сюда бегут). Сам вжался в стену рядом с дверью, в занесенной левой, ближней к проему, руке зажав клинок.
- ААУУУУУЭЭЭИИИИ…..
Тюремщики, вопреки уставу и правилам безопасности, не особенно осторожничали, замок открыли быстро, распахнули дверь.
Я бил резко и точно, целясь яблоком в основание шеи вошедшего. Оглушить не получилось – сразу все пошло криво! – но хотя бы я затолкнул его в камеру.
Не давая проснуться, я через левое плечо довернулся до полного круга и атаковал второго (ах, мы с Алтаром ходим парой!); он никуда не доворачивался, с самого начала находился в удобной позиции, и тоже атаковал, причем успешнее, скользким режущим ударом по ребрам. На пол брызнули соломкой седые волосы. С горечью я оглянулся на них, и упустил момент, хотел ногой закрыть дверь, оставшись наедине с охранниками, а оказался зажат в вилы одновременно атакующих обозленных людей в дырявых кольчугах.
Я сделал шаг назад, в надежде, что они столкнутся друг с другом, не рассчитав инерции – Сияющая, неужели ты оставила меня – в тот миг, когда я стал слугой дракона?
Я сделал шаг назад и оказался зажат в угол.
-Оох, - прижав правую, свободную, руку к боку, я осел на пол, роняя на грудь голову. Больно, ранен, умираю.
Люди – не орки, им не чуждо сострадание, и к врагу тоже. Эльфы – светлые и чистые, пока не умрут. Я умер, я мерзкая сволочь.
Они переглянулись, удивленно опустили мечи. Они подошли чуть ближе к беспомощному мне – ближе настолько, чтобы я смог достать их клинком.
Я садился на корточки, скручиваясь, как пружина – и теперь осенним вихрем опавших листьев я раскрутился, красивой ровной дугой выводя лезвие клинка на горячий пир плоти, аккуратно по коленям стражников.
Клинок еще не лязгнул о стену, когда они дружно свалились на пол, бледные от болевого шока.
Я ликовал.
Бы.
Я не хочу убивать. Сияющая, не хочу отнимать жизнь!

Старость. Привет. Снова ты.
Умер от Старости – в моем случае, это немножко другая сторона листа.

Острая, вспарывающая боль в животе, красный туман. В него, как в болото, погружаюсь, вокруг мельтешат обрывки эмоций… одна вдруг накрывает с головой – всплеском обжигающих брызг, ярости и снова боли. О твоем ударе и том красном тумане, из которого я не выплыл.
Ярость сильнее, она выжала меня, как тряпку, сделав жмыхи мыслей прозрачными. Выхватив второй клинок, я воткнул со звоном оба лезвия в каменный пол – не устойчивость нужна мне была, но звук.
- Так, все, братья, ничья, а стать частью кровяного рагу я не хочу. Вы тоже вряд ли. Поговорим?
Один продолжает слепо махать мечом, второй услышал меня, остановил занесенную руку.
- О чем? – без любопытства спросил он.
Я сложился, чтобы пережать хоть капельку сосуды с черной хлещущей кровью, опустил клинки.
- Не хочу драться. Я попал сюда по ошибке. И… кто знает? Возможно, вы могли бы мне помочь…
Особенно обиженный тюремщик тоже успокоился, мы втроем сидели в луже крови и моей желчи и дышали со свистом. Они старались говорить мало, берегли жизнь, мне же мало что было терять.
И я рассказал им легенду о сожженном нелюдями доме, который покинул много лун назад. И еще – о девушке, в которую безнадежно влюблен и которую мечтаю найти…
О, тут я покраснел и весьма кстати, другое дело, что не от смущения… врать я всегда умел, но не настолько же неприкрыто! Слышали бы меня… да хоть кто угодно из свидетелей моей смерти…
Да, еще я попросил о врачевании – с распоротым животом я не нужен ни одной девушке, как бы ярко не сияли глаза.

Тюремщики задумались. Поверили ли в сказку слабо, или просто тяжелы на подъем, как медвежьи задние лапы, однако мне согласились отплатить только лечением – и то при некоторых условиях.

Ах, почему я не менестрель! Сколько красивых баллад написал бы я за тот день, переложив в стройные раковины стихов неуклюжую историю стражника!

Если двумя строчками – у него есть невеста, но родители требуют слишком большой калым. Моя работа – калым сбить до 25 баранов. Я мысленно фыркнул на их грубость, но согласился – и угораздило же отправиться в путь без целительных зелий!

Меня вылечили и выпустили, великодушно позволив отстирать от крови плащ и штаны в фонтанчике внутреннего тюремного двора.

Найти двор искомой девушки для следопыта – дело двух взглядов. Я сбросил капюшон, опустил шарф, постарался глазам придать побольше весеннего задорного света. Длинные уши коснулись плеч, разлетелись выбившиеся из плотных кос седые дерзкие пряди. Эльф как эльф, бродячий, веселый, наивный как березка. Изящно поднялся на крыльцо, три раза стукнул в кривенькую дверь. Открыл хмурый хозяин, желанием меня мируворе напоить не горящий ни на полпальца – видно сразу, дочь на выданье.
Вариант с очаровыванием и перекупом отпал немедленно, я наскоро прикинулся менестрелем несуразным таким, спросил у него лютню купить. Пока хозяин бурчал и ворчал, я рассмотрел комнаты, немного, но хоть какое-то представление получил.
Брать буду вечером, кода солнце уйдет спать, а пока отправился наконец в таверну. Главная-то звезда моя не меркла, как ни сбивался я с пути.

Маленький темный зал, под потолком витает терпкий перегар, сколько-то столиков, один даже чистенький, в углу двое молодых парней болтали за кружечкой пива.

Сверкающая, я зря на тебя грешил, прости. Парни разговорчивые, на мою легенду о давней безответной любви и искренне пылающие уши (Сияющая, это я сейчас говорю? Сгорю от стыда, точно сгорю, разве можно так беззастенчиво врать?) посочувствовали, один всплакнул. А за кружку вина (с честными глазами обещанную мной) рассказали о монастыре и провожатом.

В монастырь, говорят, часто наведываются странные существа, часто не совсем люди – это огромный плюс, слава тебе, Сияющая. Я вышел из деревни, огляделся. Если проводник живет в лесу…
«я подскажу проводника. Это следопыт…» я едва со смеху не лопнул. Где же я это слышал?..

До вечера много времени, странно не хочу никого видеть. Я вышел на опушку леса.
Поднялся на какой-то холмик, небольшой, напоминающий олений курган, присел на склон.
Тихий солнечный холмик на полянке, сквозь плотную сеть отмерших серых трав пробиваются редкие юные стебельки, упорные и прямые, как лезвия, земля теплая и ласковая. Мирный холмик, может, и правда, курган чей-то.
Сел, обнял колени. Солнце обняло меня, так мы и сидели вдвоем, я тихо покачивался в его золотых руках, оно гладило мою макушку.
Зачем ты меня убила?
Горечью отозвалось в горле, солнце отшатнулось от таких вопросов.
Зачем ты меня убила?
Да, я тебе не нравился, но мне ты тоже не нравилась, я же тебя не убивал?
Ты отняла друга-волка. Ты убила мое оружие. Ты самое имя мое уничтожила! За что?...
Никого не хотел убивать.
Я заблудился.
Всепонимающее солнце ласково дунуло мне в лицо, ветерком зарылось в седые пряди, по-матерински стирая со щек крупные слезы.

Собственно, о проводнике мне практически ничего не сказали. Полукровка, следопыт, живет в лесу. Я только на опыт свой полагался - лес чужой, хозяина тревожить … снова хохоток. Я терпеть не мог, когда кто-то приходил незваным.
Да, здесь кто-то правит дорогами листьев и звериными тропами. Не слишком тонко, чего от полукровки ждать, но вполне умело. По крайней мере, обнаружив его присутствие, я далеко не первым заметил его.
А мальчишка понравился мне.
Презираю метисов, глумление над Старшей расой. Ненавижу дроу, гибель Красной Рощи – их клинков дело.
- Кто ты?
А я спел ему сказку о своей «любви» (ой-ой, спаси, Сияющая, я сам себе верить начинаю, на третий раз складно вру, не стесняюсь уже!) и утраченном доме.
- Хе.. так ли это важно? Я и сам не знаю. Ты-то кто?
А он поверил. И мне рассказал, что изгнан, что его не принимают ни дроу, ни люди, лес его приютил.
Ослабил напряженную тетиву, опустил стрелу – в душе своей стрелу опустил, на меня нацеленную, не в колчан убрал, но и в горло не целит.
Понравился мне мальчишка. Зим семь назад в ученики бы его взял. Зим семь назад.

- Хорошо. Допустим, я тебе верю. Допустим, я помогу тебе. Не за бесплатно, конечно.
- Что ты хочешь?
- У моего народа есть такой артефакт – золотой лук…
- Дикий чеснок? Да без ручья, на опушке его укушайся, хоть сейчас нарву.
- Золотой лук. Со стрелами.
- Да. Со стрелами. Стрелы тоже есть можно, но они горькие…
С юмором у него тоже не все в порядке, оставили эту тему на том, что я согласился. Жалко мне его. Жалко, и от себя отпускать не хочется.
Старость, привет.

Сумерки. Самое хорошее время суток для воров и плутов, когда ссорятся Луна с Солнцем и ни одно не выходит на небо. Заря убегает их мирить, и по земле ползет, вихляя, липкая звездчатая полутьма, когда нельзя верить глазам, только слуху и носу, если есть. Я набросил плащ, капюшон поглубже, шарф потуже – до момента меня не должны обнаружить.
По-хорошему войти не удалось, пришлось разбивать… и окно тоже. Еще на улице я развязал косы, оставил у больной смолящейся вишни лук, подпрыгнув пружинисто на носках, посмотрел на заднюю дверь.
Шаговый разбег, удар в прыжке, внешним ребром стопы, всю массу вкладываешь в него, становясь устремленной к двери стрелой…
Дверь крепче оказалась.
Тот же прием, послабже только, против окна. Меня услышали, я много потерял.
Ветер ворвался, с благословения Сияющей, задул большую часть свечей, навеял сумерек.
Посреди комнаты стоял я.
Резко-белые в сумраке длинные косы змеились и извивались вокруг, отчетливыми зелеными линиями переплеталась на плече татуировка. Зловещий зеленый огонь прищуренных глаз. Я с гордостью ощущал себя мифическим пустынным демоном.
Женщины в комнате, похоже, ощущали меня как грабителя.

Да, с женщинами я разговаривать не умею – мы с тобой еще это выяснили, помнишь? Умел бы, до сих пор водил бы вас по драконовским закоулкам и подпространственным карманам.

Матушка будущей невесты сущая ведьма, схватилась за посох, хоть я ей и условия поставил мягкие. Да, демон я, но смертельный долг имею, стремлюсь отдать возможно малыми затратами. 15 баранов за девушку и десять золотых мне…
Женщина схватила посох.
10 баранов и мешок серебра завтра к городским воротам.
Она замахнулась палкой своей неуклюжей – я легко перехватил ее косами – но тетка вдруг передумала и ударила меня…
Ударила меня…
Сияющая, у меня же и без того никогда не будет детей!!!!
Я сложился.
Скатился на пол, в трех кувырках оказался рядом с девушкой, которая стояла как статуя, не соизволив пискнуть. Одной рукой стиснул ее на уровне груди, чтобы руками не шевелила, к себе прижал, другой клинок приставил к шейке.
5 баранов и три мешка серебра.
Мамаша не верила.
Чуть изменив наклон лезвия, я вызвал змейку крови на пышной шее дочери. Мать впечатлилась наконец.
3 барана. Мешок серебра. Гарантии. Я даю девочке защитный амулет, использовать может лишь один раз, но держать в страхе всю деревню – пока мудрости хватит. Мать кивнула, с ужасом следя за дочериной кровушкой. Мнением девушки, похоже, здесь не интересовались в принципе.
Я отломал наконечник старенькой стрелы, вручил женщинам и скользнул в сад, пока они не начали соображать и не позвали кого-нибудь нехорошего. На ходу закутался в плащ, подобрал лук и тенями побежал из поселка.
Я вернулся в лес, решив сделать небольшой крюк – не слишком явно обращать внимание деревни на полудроу.

- Успешно? – юноша жарил что-то, спрашивал, не поворачивая головы.
- Угу, – я принялся обустраиваться в углу, изредка с тоской оглядываясь на ароматный до головокружения ужин.
Он перехватил мой взгляд, пришлось смутиться.
- Просить не смею.
Он вспыхнул. Обиделся, что ли?
- Думаешь, отравлю? – ядовито спросил, с обидой.
- Нет. С чего бы? Тебе и самому мало, я еще нахлебничать стану.
Молча бросил мне деревянную миску с куском оленины с рагу. Как ему сказать, что мяса я не ем?

Я уснул и спал ровно. Ровно проснулся – посреди ночи, в широкой лунной дороге. Не луна же по мне соскучилась, что-то тревожное в воздухе витало. Я вызвал одними губами Эялу. Пантера вот соскучилась, мордой мягкой ткнулась в плечо, потрепал ее по шелковой холке, отправил вокруг дома, проведать, а сам пошел в сени – вроде как воды напиться.
Дроу не спал. Старательно изображал сон, но луна была на моей стороне, пару раз отразилась от блестящей радужки приоткрытого внимательного глаза. Я дошел до бочки с водой, зачерпнул полный ковш.
Солнце мое, ты, несомненно, умрешь. От икоты.Вспоминая тебя всеми ласковыми словами, которые знал, я подошел к полукровке и выплеснул на него весь черпак.
Он успел вскочить и под холодный водопад не попасть, но, Сияющая, сколько было визгу!
Если вкратце – утром мы проснулись почти друзьями.

@темы: дивность, картинк

web-japan.org/nipponia/nipponia30/images/animal...

настоящая кицунэ.


delargy.com/images/west2002/foxkit.jpg

лисенок

@настроение: лисячье

@темы: картинк

@музыка: Тэленис

@настроение: дивное-дивное

@темы: дивность

Пламя этой ночи колыхало свечи холодным дыханием озябшего ветра, сама себя наизнанку выворачивает продрогшая, странная ночь, гладя стекла густо-черным. Руки пронзительно-тонкие, до щемящей боли тонкие, будто и ненастоящие, пляшут тени, пляшут руки, тихо звенят широкие браслеты, узкие браслеты, маленькие бубенчики на браслетах, маленькие бубенчики на бархате неба. Звезды звенят, ты ведь помнишь? Всполох черных волос над живыми зубчиками свечей, волны черных волос, и они тоже звенят, тихо-тихо, зачем ей музыка?
Эта ночь не играет на барабанах. Эта ночь танцует осторожно на лезвии огня, переступая на носках, за секунду до того, чтобы сгореть. Она завтра умрет, она знает. Она завтра падет в руки грязные слепые, жадные, а сегодня она танцует. Ты знаешь, что будет завтра, ты носишь кольцо провидца, ты уже чувствуешь вкус слез на губах.
Почему ты ее не остановил?!!
Почему ты дал ей дотанцевать этот танец огня?..
Она дочь той самой звезды. Она оставила звезду, зачем ей жить еще?
Затем, что еще есть ты. Да? Нет. Утром она уедет. Вечером ее феа отделится от измученного тела. Ты будешь плакать.
Так. Да славится Единый.

@музыка: Теленис

@настроение: *обреченное

@темы: дивность

@настроение: *а глаза у него обалденно красивые....(с)

@темы: на-двоих, сказко

@настроение: завершение и снова снег

@темы: снег, сказко